Николай (Добронравов) (1861-1937), архиепископ, священномученик.
В миру Добронравов Николай Павлович.
Память 27 ноября, в Соборе новомучеников и в Соборе Бутовских новомучеников.
Родился 21 ноября 1861 года в селе Игнатовка Дмитровского уезда Московской губернии в семье священника.
Обучался в Московской Духовной семинарии.
В 1885 году окончил Московскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия и стал преподавать богословие и Священное Писание в Вифанской Духовной семинарии. Женился.
В 1886 году удостоен степени магистра богословия за диссертацию на тему "Книга пророка Иоиля". Автор многих трудов и статей по богословским и церковным вопросам.
В 1889 году служил в кафедральном соборе в Перми. Член Пермской духовной консистории.
В 1890 году был законоучителем в Александровском военном училище в Москве.
Указом от 30 января и 8 февраля 1891 г. назначен ректором Пермской духовной семинарии с возведением в сан протоиерея и увольнением от должности члена консистории.
В 1892 году служил в храме во имя святой мученицы царицы Александры при Александровском военном училище и преподавал Закон Божий в 7-й московской мужской гимназии, в гимназии Поливановой и в гимназии Арсеньевой.
В 1905 году был активным членом Московского общества любителей духовного просвещения.
В 1917 году, служил в храме великомученика Никиты, что в Старых Толмачах, на Кузнецкой улице.
В 1917 г. - член Предсоборного Совета.
В 1917-1918 гг. член Священного Собора Российской Православной Церкви. Резко выступал против восстановления патриаршества. Однако, по избрании Святейшего Патриарха Тихона, взгляды на патриаршество у него изменились.
После революции 1917 года и закрытия Александровского военного училища, в 1918 году отец Николай был переведен в храм Всех Святых на Кулишках. Служил настоятелем, овдовел.
19 августа 1918 года сотрудники ЧК во главе с комиссаром Реденсом пришли ко храму Всех Святых, чтобы произвести обыск. Церковь была закрыта, и чекисты, придя к настоятелю храма протоиерею Николаю, потребовали, чтоб он выдал им ключи. Отец Николай ответил, что при обыске храма необходимо присутствие председателя приходского совета. После такого ответа священник был арестован и отвезен в тюрьму ЧК на Лубянке. На допросе следователь спросил, у кого находятся ключи от храма, и отец Николай ответил, что у церковного старосты.
Во время обыска чекисты обнаружили дневники священника с краткими заметками, касающимися, в частности, восстания большевиков 3-5 июля 1917 года в Петрограде, а также сопротивления юнкеров большевикам в ноябре 1917 года. Под датой 2(15) ноября 1917 года в дневнике отец Николай записал: «Страшный день сдачи большевикам». Допрошенный относительно всех этих событий протоиерей Николай ответил, что в июле 1917 года он действительно выезжал в Петроград по вызову Святейшего Синода для принятия участия в предсоборных совещаниях. В подавлении восстания большевиков никакого участия не принимал, находясь в это время на совещании. В то время, когда на улице началась стрельба, председательствующий собранием архиепископ Сергий (Страгородский), обратившись к присутствующим, предложил не прерывать собрания и продолжать работу.
«Во время октябрьской революции я находился в своей квартире в Александровском военном училище, где занимал должность законоучителя и настоятеля церкви. Там же находились юнкера, так как училище было штабом юнкеров. Училище находилось под обстрелом. 1 ноября тяжелым снарядом были разбиты стена и окно в моей квартире. В эту же ночь у меня ночевало несколько семейств офицеров. 2 ноября училище было сдано большевикам. 3 ноября происходила сдача оружия. В выступлении юнкеров я никакого участия не принимал. Как настоятель собора я принимал участие в похоронах юнкеров и офицеров, погибших в гражданскую войну. Проповеди в церкви произносил не особенно часто, содержания чисто религиозного, не касаясь политической жизни. Против новой власти никогда не агитировал, ни к какой партии не принадлежал».
По окончании следствия Реденс написал свое заключение: «Из допроса гражданина Добронравова я вынес впечатление, что он принимал участие в политической жизни... хотя у меня нет материалов, дабы установить его роль в событиях июля 1917 года, а также в октябрьской революции; из всего же видно, что это вредный для революции "тип", который, будучи на свободе, наверняка спокойно сидеть не будет. Поэтому предлагаю отправить его в концентрационный лагерь».
3 декабря 1918 года президиум Коллегии отдела ЧК принял решение о заключении отца Николая в концлагерь. Однако руководители ЧК отправили дело на доследование. Во время следствия содержался в Бутырской тюрьме, мужской одиночный корпус, камера 78. Все время нахождения о. Николая в заключении Комиссия Священного Собора ходатайствовала о его освобождении.
И в конце концов 16 апреля 1919 года было принято решение, что, поскольку явных улик против священника нет, его следует освободить.
В начале 1921 года протоиерей Николай был назначен настоятелем Крутицкого Успенского собора.
13 августа 1921 года был пострижен в монашество и хиротонисан во епископа Звенигородского, викария Московской епархии.
В 1922 году был арестован и осужден в связи с несогласием признать обновленцев. Власти приговорили его к одному году ссылки в Зырянский край, г. Усть-Сысольск Вологодской губернии (ныне Сыктывкар). Из архиереев тогда были в том же городе: Кирилл (Смирнов) - митрополит Казанский, Фаддей (Успенский) - архиепископ Астраханский.
В 1923 году по отбытии ссылки приехал в Москву. Владыка стал одним из ближайших сподвижников Патриарха Тихона, оказывав ему помощь в защите Церкви от натиска обновленцев. Вел строго аскетический образ жизни, молился целыми ночами. В отношении с людьми был необычайно прост, внимателен и любвеобилен. Твердо и непоколебимо стоял у кормила Церкви, борясь с живоцерковниками и проводя важные церковные реформы. По его настоянию был отменен принятый было Церковью новый стиль. Он провел проект реорганизации прихода, в котором указывал на необходимость введения в приходе благотворительности, даровых исполнений за счет всего прихода необходимых треб.
16 апреля 1924 года безбожники арестовали архиепископа и заключили в Бутырскую тюрьму в Москве. Его привлекли в качестве обвиняемого по некоему делу об избиении члена рабоче-крестьянской инспекции, а также обвинили в том что он, имея большой авторитет, проводил среди духовенства контрреволюционную агитацию. Вызванный на допрос, архиепископ сказал, что под его руководством находится Звенигородское викариатство, а также храм Замоскворецкого района в Москве, где в его подчинении состоят три благочиния, в которых находится сорок четыре храма. «Связь с благочинным» я поддерживаю путем приемов, не носящих регулярного характера. Специальных собраний или совещаний с благочинными мною никогда не устраивалось. Не имели место и антисоветские выступления или выпады с моей стороны, так как в сношениях с благочинными я придерживался узко церковной области. Что касается моих проповедей, то они носили чисто моралистический характер».
14 июня 1924 года архиепископ был освобожден. В этом же году он был назначен архиепископом Владимирским и Суздальским. Хорошо знавший владыку священник вспоминал, что это было время, когда шла трудная борьба с обновленчеством, когда становилось модным крикливое и вычурное пение в церкви; твердо держась православной традиции, архиепископ Николай «настойчиво и властно боролся против человеческих врываний в святая святых и нередко выходил победителем в борьбе за Церковь».
После кончины Патриарха владыка Николай подписал акт о передаче церковной власти митрополиту Крутицкому Петру. Стал одним из ближайших помощников Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Петра. Впоследствии, в феврале 1926 года, когда под давлением ОГПУ возник григорианский раскол и архиепископ Григорий добивался того, чтобы Местоблюститель передал церковное управление церковной коллегии, Местоблюститель первым в списке архиереев, которым он выражал абсолютное доверие, поставил имя архиепископа Николая, зная его как исповедника, человека твердых убеждений и опытного труженика на ниве церковной.
11 ноября 1925 года комиссия по проведению декрета об отделении Церкви от государства приняла решение ускорить процессы раскола в Церкви, для чего было необходимо арестовать архиереев, которые противились проводимой государством антицерковной политике. Были арестованы одиннадцать архиереев во главе с митрополитом Петром (Полянским), а также многие священники и миряне.
30 ноября 1925 г. арестован в церковном доме в Старом Толмачёвском пер., 12/14 в Замоскворечье. Во время следствия содержался в Бутырской тюрьме. В тюрьме над престарелым епископом издевались: сажали в мокрые подвалы тюрьмы, постоянно допрашивали ночью. Благодаря стойкости духа владыки ему удалось спасти многих и многие тайны церкви. В московской тюрьме особенно ярко выявился его строгий и правдивый лик, смелый лик человека, забывающего о себе и готового к смерти за веру.
В тюрьме архиепископа Николая спрашивали о том, знал ли он о письме историка Сергея Павловича Мансурова к Местоблюстителю, в котором обосновывалась необязательность с канонической точки зрения следования тому курсу, который изложен в так называемом «завещании» Патриарха Тихона. Следователь пытался добиться от архиепископа, чтобы тот оговорил не причастных к этому делу людей. Но разумные и спокойные ответы святителя убедили следователя отказаться от этой попытки.
Священник Сергей Сидоров, арестованный по этому же делу, вспоминал впоследствии:
«На первом моем допросе в ноябре 1925 года следователь потребовал от меня выдачи автора письма к митрополиту Петру. Я отказался его назвать, и Тучков потребовал очной ставки моей с архиепископом Николаем. Помню серую мглу сумерек... хриплый крик Тучкова и нечленораздельный возглас... следователя, который все время целился поверх моей головы в окно маленьким браунингом. Архиепископ Николай вошел, взглянул... на меня и остановил внимательный взгляд свой на следователе. На владыке была сероватая ряса и зимняя скуфья. Утомленные глаза были холодно-строги. Встав со стула, следователь разразился такими воплями, что звякнули стекла дверей и окон. Высокопреосвященный Николай властно прервал его: "Выпейте валерьянки и успокойтесь. Я не понимаю звериного рычания и буду отвечать вам тогда, когда вы будете говорить по-человечески. И спрячьте вашу игрушку". Чудо совершилось. Следователь спрятал револьвер и вежливо стал спрашивать владыку, который давал ему, как и Тучкову, какие-то дельные показания. Во время этого допроса владыке удалось совершенно обелить Сергея Павловича Мансурова...
Когда рассеялись ужасы сидения в тюрьме, то мне удалось узнать подробности пребывания владыки Николая на Лубянке. Я с ужасом узнал об издевательствах над ним, о его сидении в подвале тюрьмы и о постоянных ночных допросах. И с тем большей благодарностью я склоняюсь перед величием его духа, благодаря которому владыке удалось спасти многих и сохранить многие церковные тайны. В московской тюрьме особенно ярко выявился его строгий и правдивый лик, смелый лик человека, забывающего о себе и готового к смерти за веру.
Много благодарен я ему лично за свою судьбу. К 8 января 1926 года у меня было двадцать три допроса, всю ночь под 9 января я был почти под непрерывным допросом. Утомленный и нравственно и физически, я готов был сдаться на требование следователей, готов был наклеветать на себя и друзей. Пробило четыре часа утра, когда меня вызвали к следователю. Его допрос вертелся на одном месте, он обычно требовал выдать людей, не причастных к письму митрополиту Петру. Привели архиепископа Николая. "Я требую, — сказал владыка, — чтобы вы оставили в покое Сидорова. Я его знаю как нервнобольного человека, а вам, — обратился он ко мне, — я запрещаю говорить что бы то ни было следователю властью епископа". Меня увели в коридор, я слышал неистовую ругань следователя.
Вряд ли эти мои строки будут прочтены многими, но если... близкие прочтут их, пусть они склонятся перед дивным ликом архиепископа Николая, некогда в застенках ГПУ избавившего меня от самого большого несчастья — от выдачи друзей врагам веры и Церкви».
Священник Сергей Сидоров и Сергей Павлович Мансуров были тогда освобождены, но архиепископ Николай 21 мая 1926 года Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ по ст.62,68 УК РСФСР был приговорен к трем годам ссылки в Сибирь за "активное участие в монархической организации церковников и мирян "Даниловский синод" в Москве, ставившей своей целью сплочение вокруг церкви верующей массы, выступая непосредственно под видом вероучения".
Ссылку сперва отбывал в Туруханском крае, а затем в апреле 1929 г. выслан на поселение в бывшую Вологодскую губернию. После окончания ссылки ему было разрешено свободное проживание везде, кроме шести крупных городов, с прикреплением к определенному месту жительства на три года.
Когда срок юридического поражения в правах закончился, архиепископ Николай поселился в Москве. Во время гонений 1937 года власти ставили своей целью уничтожение большинства священно-церковнослужителей и для этого опрашивали всех тех, кто мог бы стать свидетелем обвинения.
10 ноября 1937 года сотрудники НКВД допросили одного из московских священников, который показал, что знал архиепископа Николая с 1924 года, служа с ним в разных храмах Москвы. Архиепископ Николай — один из самых авторитетнейших архиереев Русской Православной Церкви. Будучи долгое время священником Александровского военного училища, он имел большое влияние на юнкеров и до сего времени тесно связан с бывшими военными кругами. Что касается антисоветской деятельности архиепископа, то он неоднократно заявлял, что «Русская Православная Церковь и весь русский народ переживают тяжелое положение исключительно по своей простоте и недальновидности, доверились различным проходимцам, и вот результат, у власти стоит "апокалиптический зверь", который расправляется с русским народом и духовенством». Также Добронравов среди окружающих говорил о необходимости защиты Церкви и духовенства, заявляя, что «каждый верующий должен противодействовать мероприятиям советской власти, не допускать закрывать церкви, собирать подписи, подавать жалобы, а самое главное, что духовенство должно разъяснять верующим смысл происходящих событий... что советская власть есть явление временное...»
27 ноября власти арестовали владыку и заключили в Бутырскую тюрьму. Ему вменялась в вину "контрреволюционная агитация, участие в нелегальной контрреволюционной церковно-монархической организации ИПЦ". На допросе следователь спросил архиепископа:
— Какое участие вы принимали в работе Поместного Собора Русской Православной Церкви?
— Я был членом Поместного Собора Православной Церкви, в работах которого принимал деятельное участие, входя в так называемую профессорскую группу.
— Когда и где вы встречали Сахарова, Стадницкого и Дамаскина?
— Епископ Афанасий (Сахаров) являлся моим помощником по управлению Владимирской епархией, судился по обвинению в контрреволюционной деятельности. После его возвращения из ссылки он заезжал ко мне в Москву навестить меня и получить от меня указания на свою дальнейшую пастырскую деятельность. С епископом Дамаскиным Цедриком я познакомился в ссылке, после его возвращения из ссылки он заезжал ко мне в Москву навестить меня. Митрополит Арсений (Стадницкий) — мой единомышленник, он посещал меня в Москве, где мы с ним обсуждали создавшееся тяжелое положение по управлению Православной Церковью.
— Вы обвиняетесь как участник контрреволюционной организации церковников.
— Нет, это я отрицаю.
— Следствие располагает данными, что вы являетесь участником контрреволюционной монархической организации церковников, и требует от вас правдивых показаний.
— Я это отрицаю, я признаю лишь то, что встречался с епископом Дамаскиным Цедриком, митрополитом Арсением Стадницким и епископом Афанасием Сахаровым, которые в прошлом были судимы по обвинению в контрреволюционной деятельности.
На этом допрос был закончен.
7 декабря 1937 года Тройка НКВД по Московской области по ст. 58-10 УК РСФСР приговорила владыку к расстрелу.
10 декабря 1937 года был расстрелян и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.
Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.
Вот все, что официально известно о жизни архиепископа Николая. Но до нас дошли и другие свидетельства, в частности, записки священника Сергия Сидорова, частично приведенные выше, из которых мы можем подробнее узнать о священномученике:
“Из знаемых мною иерархов, я особенно был близок с епископом Николаем, с самым значительным иерархом наших дней... Твердо и непоколебимо стоя у кормила Церкви, он был управляющим Московской епархией в бурные годы живоцерковников. Епископ Николай умел в эти смутные годы и проводить важные церковные реформы, и подготавливать почву для грядущего слова Христовой Церкви...
Он сыграл главную роль в неприеме Красницкого в Патриарший Синод, он провел проект реорганизации прихода, в котором указывал на необходимость введения в приходе благотворительности, даровых исполнений за счет всего прихода необходимых треб ...
Взыскательный епископ, отказывающийся служить с бритым диаконом, строгий аскет, молящийся целыми ночами, Владыка Николай в отношениях людских необычайно был прост, внимателен и любвеобилен. Редко кто мог с таким внутренним тактом утешить, обласкать человека... И эту внимательность особенно ценили люди, бывшие с ним в тюрьме и ссылке. Владыка Николай особенно любил детей. И странно было видеть его, такого обычно строгого, весело смеющимся и болтающим с крошкой четырех-шести лет.
Когда я в первый раз приехал пригласить епископа Николая ко мне на служение 13 сентября в день храмового праздника, он был расстроен жалобой на него Патриарху прихожан церкви Трифона мученика. Жалоба заключалась в том, что Владыка Николай покинул всенощную, когда вместо стихиры Рождества Богородицы певцы запели стихиру Рождества Христова и не послушались приказания прекратить рождественские стихиры и петь то, что положено по уставу службы Рождества Богородицы. Владыка говорил мне: “Не могу же я из вежливости к их настоятелю и из любезности к прихожанам нарушать устав и этим оскорблять Господа и Пресвятую Богородицу. А они не понимают самых простых вещей и говорят, что устав зависит от приходского совета”...
Комментарии