Архимандрит Варлаам (в миру Василий Евфимович Коноплёв) родился 18 апреля 1858 году в Югокнауфском заводе Осинского уезда Пермской губернии от благочестивых и добродетельных родителей. Он писал о себе:
«На десятом году я выучился грамоте; молился с беспоповцами, со стариками и простолюдинами; когда стал приходить в возраст, полюбил читать Божественное Писание. Всё свободное время я отдавал чтению книг, покупая их или прося у других для прочтения. И постепенно стал разгораться во мне дух к Богу — я размышлял о вере, о расколе, о православии восточной Церкви, размышлял о священстве, без которого, видел, спастись нельзя. В этих думах я забывал всё. Ночью часто вставал на молитву перед иконами Господа Вседержителя и Пречистой Богородицы и молился усердно, горячо, со слезами, просил Господа: «Господи, открой мои очи, дай разуметь путь спасения; скажи мне путь, каким мне идти, научи творить волю Твою». И ещё просил указать, в какой Церкви и через каких пастырей благодать Святого Духа действует: у старообрядцев-беглопоповцев или австрийских? Просил Бога, если Церковь восточная и Греко-российская не лишилась благодатных даров, то соединить меня с нею, чтобы не быть мне в дальнейшем раскольником, чего я никак не желал. Обращался с молитвой к Пресвятой Богородице и преподобной Марии Египетской, прося показать мне путь и место спасения. И в такой заботе пребывал долгое время и поэтому не женился, чтобы не было препятствий к рассмотрению истинного пути, как и апостол пишет: «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене» (1 Кор. 7, 32−33).
До тридцати пяти лет я был постоянно в размышлении о Церкви, стараясь уразуметь евангельские, апостольские и прочие писания, и находил их несходными с писаниями о Церкви и священстве у старообрядцев. В это время я много путешествовал, посещал старообрядцев-беспоповцев, присутствовал на их беседах. Много и сам спрашивал: каким образом восточная Церковь пала? Они против восточной Церкви доказать ничего не могли, только называли её еретической. Когда собирались на беседы, то не рассуждали о правоте вселенской Церкви, согласно ли мы с Евангелием и прочими Священными Писаниями веруем, а рассуждали — как действовать мирянину за неимением священника; составили даже своё чинопоследование, как мирянину крестить, соборовать, как от ереси принимать, как брак благословлять, как умершего человека отпевать. Всё это я сам слышал и был со всем этим согласен, хотя видел, что всё это составлено по одному человеческому разуму. После этого я ездил в Сибирь и в Оренбург, но и там ничего нового не нашёл. Пришёл даже в отчаяние, видя, что старики-простолюдины и новые беспоповцы в своих суждениях безосновательны.
В это время архипастырь Пермский благословил епархиального миссионера в Югокнауфске вести беседы со старообрядцами. С той поры православные пастыри начали разъяснять расколоучителям о Церкви Божией. Но я по своему ожесточению на эти беседы не ходил. Многие спрашивали меня, почему я не хожу на беседы; я отвечал, что с отступниками не хочу беседовать. Однажды о. Кирилл, священник Югокнауфского завода, помощник миссионера, позвал меня к себе на квартиру и спросил, как я думаю о Церкви. Я ответил, что к определённому мнению ещё не пришёл, но хочу при той Церкви быть, которая содержит предание нерушимо от апостолов и семи вселенских соборов, что нахожусь теперь без священства, но желаю быть при священстве. Как Фома неверующий, я уверую только тогда, когда увижу всё ясно или когда мне докажут, какая церковь имеет полноту благодатных даров. Отец Кирилл сказал на это: наша Церковь — преподательница благодатных даров, потому что она не рассекла единение со вселенскими церквами, имеет иерархию по преемству от святых апостолов. Я ответил, что из-за разных изменений она лишилась благодати и всё в ней несогласно с патриаршими книгами, которые были до патриарха Никона. Он сказал, что это не изменения в книгах, а исправления, новые книги напечатаны с древних греческих и с других славянских, а вы, смотря на эти книги, думаете, что в Православной Церкви книги испорчены и по неведению ошибаетесь. Меня обуяла после этой беседы буря сомнений, я потерял сон, размышляя о Церкви.
Вскоре я был приглашён на беседу отца миссионера Стефана Луканина. Его слова и доказательства привели меня в состояние умиления, и дух мой, как бы палим от зноя, разгорелся на поиск истинного священства. Я начал советоваться с югокнауфскими беспоповцами и со своим родителем, что нужно бы приступить к более основательному рассмотрению дела, и они посоветовали мне предпринять путешествие — сначала вниз по Волге к беспоповцам, а потом к признающим австрийскую иерархию. В 1891 году я нашёл себе товарища, крестьянина нашей волости, Филиппа Фёдоровича Половодова, и мы отправились в путь, чтобы узнать, на какой стороне истина. Доехали до города Вольска, но здесь ничего для себя полезного не нашли; приехали в Саратов, но и здесь ничего полезного не обрели. После Саратова направились в Москву. Здесь я расспрашивал беглопоповцев, но их ответы мне не понравились. Я пошёл к австрийцам; мне только одно и нужно было узнать: был ли митрополит Амвросий необливанец и не был ли он под запрещением. Мне доказывали, что митрополит Амвросий необливанец, а из истории Субботина[1] мне казалось, что происхождение митрополита Амвросия во всём сходно с прежними беглыми попами, а я, по тогдашнему моему неразумению, считал прежних беглых попов истинными пастырями, имеющими благодать Святого Духа. Мой спутник был беглопоповцем и отказался от дальнейшего выяснения — истинно ли австрийское священство. Приехав домой, я сказал родителям, что австрийское священство во всём сходно с теми священниками, которых отцы наши получили из Иргизских монастырей, так я и всем старообрядцам объяснил. Прошёл месяц. Заболела моя родительница, была уже при смерти; я стал беспокоиться, как бы не схоронить её без священника. Предложил родителю призвать священника австрийского согласия напутствовать умирающую. Отец и сама больная не противились. Я тогда вполне уверовал в их священство и принял священника с радостью. После многолетней заботы и печали сердце на малое время утихло.
Прошло два месяца. Я взял книгу Озерского[2] и начал тщательно просматривать, за что мы Православную Церковь хулим. И снова меня обуяли сомнения; и снова я стал думать поехать в Москву и походить по библиотекам, чтобы проверить книгу Озерского. Нашёлся мне и спутник, крестьянин нашей деревни Иов Авраамович Писсов. По дороге в Москву мы были у старообрядца Швецова; беседовали двое суток с утра и до вечера. Я спросил его: может ли Церковь быть без епископа? Ведь святое Евангелие и писания древних учителей Церкви Киприана, Иринея, Игнатия Богоносца, Иоанна Златоуста говорят, что Церкви нет без епископа. Швецов ответил: Иоанн Златоуст говорил о кафедральном соборе, в котором он служил, про него и говорил, что он без епископа быть не может. Я возразил: если кафедральный собор не может быть без епископа, то может ли вселенская Церковь быть без епископа? Он ответил: в Писании не говорится, что епископы не погрешают, потому что все они люди и поэтому грешат. Я сказал: как же в предисловии «Меча» Перетрухин[3] пишет, что вселенская Церковь погрешить не может, а ты допускаешь прегрешение вселенской Церкви? На это Швецов ответил, что он с данным автором не согласен. Я после этого ещё более стал сомневаться: у нас всего-то два начётчика главных, которые как богословы оправдывают всё старообрядчество, а и они между собой не согласны. Я задавал Швецову много вопросов, просил убедительных доказательств о епископстве, он приводил цитаты из разных книг, но доказать ничего не мог. За два дня Швецов настолько смягчился, что наконец сказал: пусть все российские пастыри соберутся и скажут, что всё было сделано негодно во времена патриарха Никона и на большом Московском Соборе были наложены клятвы на наших отцов несправедливо, тогда мы признаем их Церковь Православною.
Отправились мы с Писсовым в Москву, пришли к своему архиепископу Савватию, тут ночевали, а наутро отправились в Никольский единоверческий монастырь. Настоятель монастыря о. Павел принял нас с великой любовью. Мы пробыли в обители неделю. Секретарь о. Павла Михаил Евфимович Шустов показал нам все древности. И здесь привёл мне Господь видеть своими глазами слова, о которых мы, старообрядцы, спорим и называем их нововведением и ересью: имя Иисус, символ веры без прилога «Истиннаго», аллилуйя трижды, в четвёртый «слава Тебе Боже» и прочее.
Затем мы посетили разные библиотеки: единоверческую, Румянцевcкую, Синодальной типографии, Троице-Сергиевой обители. В Сергиевой обители видели книгу, писанную рукой преподобного Кирилла Белозерского, и символ веры в ней без прилога «Истиннаго». Оказалось, что Озерский показал всё достоверно, что есть в книгах. Мы с моим спутником очень этому удивились и стали между собой рассуждать, что мы, старообрядцы, в чём Православную Церковь обвиняем, то всё это есть в древнейших книгах, и, стало быть, мы все ошибаемся. Пробыли мы в Москве три недели, по вечерам часто приходили к о. Павлу, и он, забыв свою старость, подолгу с нами беседовал, и мы от него получили много пользы. Мы тогда ходили и толковали и со своей братией, с Перетрухиным и Михаилом Ивановичем Бриллиантовым[4] и от них получили много вреда относительно соединения с Церковью. В Москве я накупил разных старинных книг для более углублённого рассмотрения. На обратном пути заехали в Казань и здесь побывали в Соловецкой библиотеке. На обратном пути на пароходе я стал читать книгу Т.И. Филиппова[5]. В ней он говорит, что единоверие, разрешённое митрополитом Платоном и Святейшим Синодом, с собором 1667 года не согласно, потому что дониконовские обряды этим собором были запрещены безусловно; по этой причине ни митрополит Платон, ни Святейший Синод разрешить их не могли, нужно созывать собор с восточными патриархами, чтобы эти клятвы разрешить, и тогда единоверие станет силой, а я между тем уже склонялся присоединиться к Церкви через единоверие.
Сочинение Филиппова отвратило меня от соединения с Церковью. Я начал размышлять: если у нас обряды были православные и вера православная, то почему же наших отцов предали клятве, и вот за эти клятвы соборов 1666 и 1667 годов я начал Церковь считать падшей, лишившейся благодатных даров, как восточную, так и грекороссийскую, потому что они вместе проклинали. Я коснел в своём заблуждении и много вреда принёс в это время Церкви: многие хотели вместе со мной возвратиться в Православную Церковь, но я всех остановил, а присоединившихся к Церкви привёл в сомнение. Многие священники собирали беседы, но я на этих беседах им возражал. Не добившись результата, они написали пермскому епархиальному миссионеру о. Стефану Луканину. Он же, показывая подобно святым отцам правило веры и образ кротости, написал ко мне умолительное письмо, прося меня со всеми книгами приехать к нему в Пермь.
Отец Стефан принял меня как истинный учитель, стал беседовать со мною с кротостью и спокойствием, объясняя, от чего происходят у нас все препирательства. Я слушал его с умилением, но всё же остался при своём мнении, так и домой уехал, продолжая противиться вселенской Церкви.
В Неделю всех святых на Белой Горе бывает большое торжество, сюда съезжается много духовенства и приезжает епархиальный миссионер, бывает крестный ход со святыми иконами и служатся молебны; на это торжество приходят и старообрядцы. И хотя торжество было, можно сказать, у моего дома, я, как ожесточившийся сердцем раскольник, не только не принял в нём участия, но уехал в Саратовскую губернию в старообрядческую обитель.
Прибыл я в обитель в Неделю всех святых. После обедни, потрапезовав с братией, я сел с книгой под окном в пекарне. Сижу и по обыкновению размышляю о Церкви. И молюсь ко Господу: «Милостиве Господи, как мне уразуметь о Церкви Твоей святой; не хочу быть раскольником, но не знаю, как уразуметь раздоры церковные, не знаю, какая половина ошибается, то ли старообрядцы что-то недопонимают, то ли Церкви восточная или грекороссийская погрешают. Господи, покажи мне чудо, разреши мои сомнения и недоумения; если Церковь российская за перемену в обрядах не лишилась благодатных даров, то во время торжества духовенства на Белой Горе, во время их молебна, пошли, Господи, в это знойное время дождь обильный на землю, чтобы мне уразуметь, что через сих пастырей действует благодать Святого Духа». И, помолившись так, возложил всю надежду на Бога.
Погостив в обители неделю, я уговорился с настоятелем, что к 1 сентября приеду к ним жить; с тем и уехал. Не доезжая восьмидесяти вёрст до дома, услышал я разговор, что на Белой Горе среди молебна сошёл на землю обильный дождь; дома это всё подтвердилось. Но я никому ничего не сказал и остался при старых убеждениях.
В начале июля на Белую Гору приехал о. Стефан Луканин и послал за мной. Когда я пришёл, он спросил меня: почему я не признаю Православную Церковь и не соединяюсь с нею. Я ответил: из-за клятв соборов 1666 и 1667 годов, они тому причиной, но есть и другие несогласия; если докажете, что Церковь апостольская у вас, то я возражать уже не буду. После долгих бесед с ним я стал к Православной Церкви относиться помягче. 18 июля я подрядился на Белой Горе поставить сарай, ещё не веря в истинность Православной Церкви, а как наёмник.
8 августа снова приехал о. Стефан на Белую Гору и пригласил меня побеседовать. Я захватил все свои препирательные книги и пришёл к нему. Почти всю ночь мы беседовали о разных относящихся к делу предметах, а более всего о клятвах соборов 1666 и 1667 годов. В конце нашей беседы о. Стефан задал мне вопрос из Толкового Апостола, 150 зачало, что как же здесь лежит клятва на отделяющихся от вселенской Церкви иереев? И посмотрел я на это место не тупо, а осознанно, и признал, что как бы эти иереи ни молились истово, а за отделение от вселенской Церкви на них налагается клятва не только от отцов Церкви, но и от Бога. Отец Стефан сказал мне на это: так что же вы осуждаете Православную Церковь за то, что отцы церкви предали клятве ваших иереев, отделившихся от единения церковного и даже хулящих всю вселенскую Церковь? Вы понимаете так, что они, ваши священники, служили по-старому и их за это не следовало бы проклинать; но не за одно служение их прокляли, а за непокорение вселенской Церкви и за хулу, и поэтому неправильно, что вы из-за этих клятв отделяетесь от Православной Церкви.
После этого весь вопрос для меня разъяснился. Отец Стефан сказал мне: вы поверхностно смотрите на православную веру, а прочтите Догматическое Богословие и увидите, что в Православной Церкви нет ничего погрешающего по богословию.
Отец Стефан уехал в Пермь и рассказал обо мне епископу Пермскому и Соликамскому Петру (Лосеву), и тот прислал мне два тома Догматического Богословия. Я принял их с радостью и с Божией помощью приступил к изучению. Из этих книг меня словно свет облистал, я увидел, что в Православной Церкви в догматах веры погрешностей нет.
Хотя у меня и было ложное понятие о вселенской Церкви, но втайне я просил милости Божией, дабы Царь Небесный, если в чём ошибаюсь, открыл мне путь правый. И Господь посетил меня Своим милосердием, послав мне о. Стефана, много потрудившегося для моего обращения из раскола. И однажды, размышляя, вспомнил я слова Господни: Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её (Мф. 16, 18). Ещё сказал Господь Своим ученикам: слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас, Меня отвергается; а отвергающийся Меня, отвергается Пославшего Меня (Лк. 10, 16). Ужас охватил меня от этих слов. И ещё вспомнил: если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь (Мф. 18, 17). И ещё сказал Иисус ученикам Своим: как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир (Ин. 17, 18). У старообрядцев этого посольства не было сто восемьдесят лет, и потом взяли без ведома патриарха Цареградского митрополита Босносараевского Амвросия и по сие время пребывают со священством, посланным не от Христа Спасителя, а похищенным от патриарха, без благословения. За это самовольство митрополит был запрещён. Выходит, что у старообрядцев не было посольства Христова и благодатные дары преподавать было некому; значит, согласно Симеону Солунскому, не было и христианства истинного. Взирая на эти свидетельства, я уже не захотел пребывать в таком обществе, которое не составляет соборной апостольской Церкви. И я принялся за постройки на Белой Горе уже не как наёмник, а как хозяин, строящий для себя. Так была выстроена для первых жителей временная небольшая молельная.
28 сентября на Белой Горе собралось духовенство окрестных заводов и сёл, и прибыл епископ для служения благодарственного молебна и освящения колоколов. После освящения владыка обратился к народу и начал говорить о Церкви, о преданиях и обрядах, о том, что является камнем преткновения для раскольников. Слушая его, моя душа умилилась настолько, что я не мог слушать без слёз, а когда владыка кончил, я припал к его ногам, прося прощения и благословения участвовать в молитве. Он благословил меня молиться вместе с православными и в наставление сказал мне слово, обличая раздоры и расколы. И тут я по милости Божией не устыдился при всём народе провозгласить себя порвавшим все связи с расколом и по благословению владыки во время молебна молился вместе с ним:
Присоединение моё к Православной Церкви состоялось 17 октября в кафедральном соборе перед литургией и совершено было самим преосвященным через таинство миропомазания.
Вскоре и мой отец, Евфимий Тихонович, соединился с Церковью, ему было тогда семьдесят пять лет. Так же и младшие мои братья, Антон и Павел, с жёнами и детьми, и семейство старшей сестры присоединились к Церкви; всего присоединилось девятнадцать человек. Так же присоединился и мой спутник Иов Авраамович со всем своим семейством.
6 ноября владыка Пётр облёк меня в рясофор, и я поселился на Белой Горе. Постепенно стали собираться ко мне все желающие монашеского жития, и к 1 февраля 1894 года собралось двенадцать человек. В этот день я принял постриг в монашество с именем Варлаам в крестовой церкви у владыки. На следующий день епископ Пётр рукоположил меня во иеродиакона. 22 февраля было освящение престола на Белой Горе в малом храме во имя святителя Николая. Освящал сам владыка, и по освящении престола за литургией рукоположил меня во иеромонаха".
С этого времени о. Варлаам был назначен управляющим новостроящегося миссионерского монастыря на Белой Горе. Первое, что им было сделано, это восстановлено православное уставное богослужение, которое совершалось с искренностью и глубокой верой; памятуя, что монастырь миссионерский, была на должную высоту поставлена проповедь, которая звучала в нём утром и вечером. Ни одно богослужение не оставалось без поучения. Поучения эти были просты, доступны и сильно действовали на души паломников. Обитель сразу приобрела значение и ценность в глазах народа. Сюда ехали со всех сторон и за сотни вёрст со своими скорбями и несчастьями. Четверть века Белогорская обитель утешала страждущих, поддерживала слабых, помогала бедным.
Благодатный подвиг и ревность иноков, их самоотверженная деятельность со всех сторон привлекали в обитель благотворителей. В июне 1894 года состоялась закладка Иверского храма и нижнего зимнего храма во имя Всех Святых. В июле приступили к расширению Никольского храма. В ноябре начали постройку настоятельского и братского корпусов; оборудовали столярную и слесарную мастерские. Через год закончили постройку каменного нижнего храма во имя Всех Святых и начали возводить второй деревянный храм, который был закончен и освящён в сентябре 1896 года. На следующий год был заложен двухэтажный корпус для старшей братии, в том же году Белогорский монастырь был утверждён штатным монастырём, и о. Варлаам назначен его настоятелем. В 1902 году состоялась закладка престола величественного собора в честь Воздвижения Честнаго Животворящего Креста Господня вместимостью до пяти тысяч человек. До пятнадцати тысяч богомольцев собрались на это торжество. Закладывая собор, настоятель и братия не имели всех средств на его строительство, но имели веру, и она не посрамила их, постройку собора завершили, и летом 1917 года он был освящён. Обитель благоустраивалась и процветала. За четыре года в ней появились все нужные для неё промыслы и ремёсла, от выделки кирпича до позолочения утвари и риз на иконах.
📷В первых числах июня 1917 года в обители состоялось последнее величественное торжество — освящение Белогорского собора. Были посланы приглашения всем благодетелям и посетителям обители, а также отпечатаны и разосланы по всей России извещения о предстоящем торжестве. 2 июня в обитель приехал епископ Пермский Андроник (Никольский); 5 июня стали прибывать в монастырь из окрестных селений крестные ходы с многочисленными богомольцами. Пройдя долгий путь при дневном летнем зное и пыли, они не выказывали утомления, лица многих были радостны, на них лежал отпечаток какого-то неземного состояния. Храмы не вмещали паломников, и богослужения совершались прямо под открытым небом; всенощные, панихиды или молебны — повсюду славилось имя Божие. И сама природа, казалось, внимала этому дивному зрелищу; не было ветра, свечи не гасли, так было тихо и хорошо. Везде, в храмах и на открытом воздухе, священники и миссионеры говорили проповеди. Настоятель монастыря архимандрит Варлаам, благочинный архимандрит Ювеналий и казначей иеромонах Антоний проводили исповеди. Долго и подробно они разъясняли народу вред греховных привычек, призывали к сердечному покаянию. И горько плакал русский народ, сокрушался о грехах, скорбел о погибели своей души и в покаянии умолял Бога о прощении.
По окончании освящения престола состоялся крестный ход. Епископ Андроник взял дискос с мощами святых мучеников, и все направились вокруг собора при тихом пении тропарей мученикам. Духовенство далеко растянулось по площади, за ним шли десятки тысяч богомольцев, звон колоколов мелодично раздавался в утреннем воздухе.
Так описывает монастырскую службу инок-паломник: «Уставная служба в храмах монастыря отличалась торжественностью и глубокой умилительностью. Схимники с детскими незлобивыми лицами имели в храме свои формы, молодые иноки стояли на хорах, а частью внизу. После вечернего правила в храме свечи гасились, и вся иноческая рать, человек в пятьсот, едва шелестя мантиями, двигалась по направлению к раке с частицами мощей. Затем раздавалось мощное пение молитвы «Достойно есть» афонским распевом. При звуках молитвенного ублажения Божией Матери хотелось плакать. Какие-то светлые чувства широкой волной втеснялись в душу и думалось: «Как, вероятно, в эти минуты трепещет сатана и ненавидит поющих монахов.
За всенощной пение с канонархом, клиросные сходки на середину амвона поющих, выходы на «Хвалите…» до тридцати иеромонахов и многих иеродиаконов, чтение пролога, жития дневного святого и проповедь, каждение церкви архимандритом в сопровождении семи иеродиаконов, целый лес аршинных свечей в руках священнослужителей, — вся эта картина была исполнена трогательности. От созерцания великолепной внешности, соединённой с искренним благоговением иноков, души богомольцев и моя душа невольно охватывались общим благодатным настроением".
Прошёл год со времени освящения собора. В августе 1918 года большевики захватили обитель. В главном алтаре собора красноармейцы разворотили и осквернили престол. В келье архимандрита Варлаама устроили отхожее место, а иконописную мастерскую превратили в театр, где монастырских мальчиков-певчих заставляли петь светские фривольные песни. Многие монахи были после зверских пыток убиты. 12 августа красноармейцы арестовали настоятеля монастыря архимандрита Варлаама и по дороге в уездный город Осу расстреляли. Тело мученика бросили в р.Каму. Через несколько дней он явился во сне своей духовной дочери, жившей в Перми, и попросил взять его тело для погребения. Тело архимандрита Варлаама было найдено в указанном им месте и похоронено на кладбище в Перми.
Всего же до конца 1918 г. большевиками были убиты 36 монахов из его, некогда цветущей, Белогорской обители. Тела некоторых из них были брошены палачами в ямы и залиты нечистотами. Когда, после бегства большевиков, их обмыли, то оказалось что мученики не подверглись тлению, будто бы только вчера уснули.
Известно, что архимандрит Варлаам активно сотрудничал с «Союзом Русского Народа». 8 декабря 1910 г. встречался с Императором Николаем II и имел с ним беседу об укреплении патриотизма. Участвовал во Всероссийском монашеском съезде в Троице-Сергиевой Лавре, по избранию от монашествующих был членом Священного собора Российской Православной Церкви 1917−1918гг.
Преподобномученик Варлаам прославлен в лике святых новомучеников и исповедников Российских Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 13−16 августа 2000 г.
Kommentare